Толпа недовольно загудела: о похождениях «прекраснодушных» все уже были наслышаны. Великий отец вздохнул: да, трудная публика, трудная… Ремесленники были самой упрямой и неуправляемой частью горожан: своих выдавать не привыкли. Работали себе потихоньку, не допуская ни в дом, ни в душу чужих людей, полагаясь на собственные уши, глаза и разум. Да и маги хороши… Нет, конечно, случались среди них такие, кто верил в абсолютную порочность темных сил и считал их адептов причиной всех зол. Но чем выше была у волшебника степень, чем он был талантливей и образованней, тем труднее поддавался обработке. Профессоры магического университета, например, наотрез отказались указать на своих коллег, увлекающихся изучением незаконной волшбы. И у Падерика после беседы с ними сложилось даже впечатление, что многомудрые ученые и сами не брезгуют мраком. Как работать с такой публикой? Благо еще, что учили в последнее время и в бакалавриате, и в университете кое—как, потому самых нерадивых юнцов можно было убедить. Мыслить они не привыкли, знаний систематических не имели, так что верили жрецу на слово. А вот старшее поколение… Ректор университета, конечно, обещал полное содействие и всяческую помощь, но профессура делала вид, что не понимает, чего от нее хотят. Да и среди молодых подобные экземпляры попадались довольно часто. Студиозусы, к примеру, в большинстве своем выглядели полными еретиками. Что обидно, самые способные и умные не хотели сотрудничать с храмовниками. А Падерику очень нужны были волшебники для службы в храмовой страже! Ведь без магической поддержки арест темного колдуна невозможен. Правда, пока настоящих адептов мрака, способных оказать сопротивление, не обнаруживалось. Так, всякая шваль – бабки—повитухи, травники, ведуньи, ведьмаки. С ними можно было справиться и без помощи магов. Вообще, дело продвигалось медленнее, чем ожидал Великий отец. Хотя работа и велась по всем направлениям. Проповеди, подобные сегодняшней, произносились на всех площадях города. Жрецы Луга пугали народ карами небесными и призывали доносить на ближнего своего. И люди шли к храмовникам. Доносили жены на постылых мужей, мужья на потерявших привлекательность жен. Соседи друг на друга, в отместку за грубое слово. Мелкие торговцы на более удачливых собратьев. Доносили из зависти, злобы, ненависти, желания отомстить. И просто из любви к искусству. Но больше всего, конечно, ради выгоды. Ведь имущество «темного колдуна» становилось собственностью храма, который отдавал десятую часть доносчику. Многие уже успели изрядно поправить свои дела, выуживая рыбку из мутной воды. Больше других усердствовали те, кто вчера еще был самой презираемой частью общества – воры, нищие, побирушки, дешевые шлюхи, грабители, разбойники, просто тунеядцы, не желающие работать. Случалось, что вчерашний голодранец в течение недели обзаводился домом, хозяйством и тугим мешочком денег. Такие охотно вступали в ряды храмовой стражи и потом уже сами приходили в дома, «проверяя верность доноса». Осечек не случалось: если на тебя донесли – значит, виновен. Как не согласен? Добрые лугиане просто так не скажут. Оговор? Что вы, какой оговор! Грех это, лжесвидетельство. Добро пожаловать в Счастливое местечко, ждать храмового суда. А пока… не хотите признаваться? Это дело техники. Под клещами и раскаленными иглами храмового ката все что угодно скажете. Как правило, до пыток не доходило, несчастные «колдуны» каялись во всех мыслимых и немыслимых грехах, да еще и на «соучастников» указывали, лишь бы избежать ужасных мук.
Справедливости ради надо признать, что попадались среди добровольных помощников храмовой стражи и люди, искренне верящие в непогрешимость новых правил. Эти фанатики и были самыми опасными. Если жадного стражника еще можно было подкупить, пообещав передать ему все свое имущество за то, что он отвернется и не заметит, как ты сбежишь, то с фанатиками такие номера не проходили. Они даже отказывались от своей доли награбленного добра в пользу храма, считая, что должны служить Лугу бескорыстно. Именно таких людей больше всего ценил Падерик, именно для них ораторствовал он на площадях, твердо зная, что его проповеди закладывают в души слабых умом или характером людей зерна фанатизма. Случалось даже, что проникнувшись его пламенными речами и убоявшись кары за грехи, жители Виндора доносили сами на себя. Так, недавно в храм пришла тринадцатилетняя девочка. Прелестная, надо сказать. Поминутно встряхивая гривой блестящих черных волос и глядя на Падерика невинными, синими, как сапфир, глазами, она рассказала, что каждую ночь к ней приходит демон в образе прекрасного юноши. И с наивным бесстыдством истинного простодушия подробно поведала, каким утехам они предаются. Впечатленный ее рассказом, Великий отец исцелял отроковицу целую неделю, почти не выходя из покоев. Как и следовало ожидать, девочка была невинной. До исцеления, конечно. Но ведь всем известно, насколько коварны и изобретательны бывают демоны! Юная грешница была так хороша, что Падерик даже подумывал присоединить ее к своей коллекции малолетних жриц храма. Но потом отказался от этой мысли: при всей своей красоте девочка страдала явным слабоумием и могла при случае наговорить лишнего. Поразмыслив, его высокопреосвященство решил, что ее соблазнительная прелесть – демонический дар, ниспосланный на землю во искушение. Так что отроковица отправилась в Счастливое местечко, где и ждала суда, а пока ее пытались исцелить каты и храмовые стражники.
Народ на площади начинал уставать от проповеди, необходимо было закончить ее на какой—то запоминающейся ноте.